ЧУЖОЙ ЛЕНИНГРАД – РОДНОЙ ПЕТЕРБУРГ

В расположенном на берегу Черного моря небольшом одноэтажном доме, во дворе которого настоящая оранжерея из роз, петуний, гортензий, гераней и других цветов, проживает 74-летняя Варвара Синицына, мать которой пережила блокаду Ленинграда, а отец прошел всю войну.

«Родители неимоверно любили Ленинград, но после пережитого они не смогли в нем жить», – так начала свой рассказ Варвара Ивановна.

– Вы были в Питере? Ах, как там красиво… Каждый объект – произведение искусства. Переулки, мосты, площади – живая история. У моей семьи там была двухкомнатная квартира. Каждый вечер родители с детьми гуляли по переулкам Ленинграда и наслаждались красотой. И так до 1941 года. А потом война. Отец ушел на фронт. Первые месяцы мать получала письма от него. Но потом блокада Ленинграда… Мама увидела свой Ленинград другим. Бомбежки, холод, голод охватил его. Город сгорал сам и не мог защитить жителей. Но больше всего она боялась не за себя, а за детей. Хлеб она брала по талончику, и не всегда он был. Мать рассказывала, что словами передать эти ощущения просто невозможно: утром открываешь глаза, и тут же начинает ныть в животе. Затем это ощущение нарастает, и появляется ноющая, непрекращающаяся боль, будто какой-то зверь когтями рвет. Многие люди сходили из-за этой боли с ума. Постоянно старались хоть что-нибудь съесть. Если есть кипяточек – уже хорошо, выпьешь и чувствуешь, как он внутри все заполняет. Наступила самая тяжелая для ленинградцев зима 1941-1942 годов, когда морозы достигали 40 градусов, и не было ни дров, ни угля. Не было электричества, за водой голодные, истощенные люди ходили на Неву, падая и умирая по дороге. Трупы уже перестали убирать, их просто заносило снегом. Люди умирали дома целыми семьями. Все питание для работающего на производстве человека составляли 250 граммов хлеба, выпеченного пополам с древесными и другими примесями и оттого тяжелого и такого маленького. В хлеб добавляли и жмых из хлопковых семян, предназначенный для сжигания в корабельных топках. Четыре тысячи тонн этого жмыха, содержащего ядовитые вещества, нашли в порту и добавили к пищевым запасам. Эта смесь спасла тысячи человеческих жизней.

Однажды ее брат пришел и принес несколько пачек дрожжей по килограмму каждая и сказал, что дрожжи можно употреблять в пищу – прокручивать в мясорубке, подсушивать и затем варить как макароны.

– До сих пор вспоминаю, какое это было удовольствие – есть не просто слегка мутную теплую водичку, а с дрожжами. Запах этой похлебки напоминал грибной суп! Потом оказалось, что дрожжи очень хорошо способствуют восстановлению сил. В комнате не было ни одного стекла, окна были забиты фанерой. В подвале дома капала вода, за ней стояла очередь. Люди делились фронтовыми новостями. Поразительно: ни одной жалобы, недовольства, малодушия – только надежда. Вера и надежда на то, что прорвут блокаду, что дождемся, доживем.

Об отце мать думала часто. И уже не надеялась его увидеть, но после прорыва блокады он один из первых бойцов вернулся в город и прямиком пришел домой. «Мы минут пять стояли молча и смотрели друг на друга. От голода я была истощена и мало что соображала. Я думала, он мираж, видение. Но ничего, он меня откормил», – рассказывала мама.

Война закончилась. А раны не затянулись. Город, которым родители жили, стал для них большой, непосильной ношей. Каждая прогулка им напоминала пережитое. Мать могла месяцами не выходить на улицу. Было решено переехать. Так как у отца были проблемы с легкими, решили ближе к югу – в Краснодар. О Ленинграде я слышала с детства. Вспоминая когда-то любимый город, мама часто говорила: «Ленинграда уже нет. Он унес с собой блокаду и все пережитое. А все свои красоты, в которые я была влюблена, он передал Петербургу».

В 1976 году Варвара Ивановна вышла замуж и переехала жить в Абхазию. Здесь у нее родились дети, внуки и даже правнуки. Им она рассказывает историю своей семьи. И на вопрос «Чего вы больше всего боитесь?» она отвечает: «Что потомки моих потомков не узнают настоящую историю. Поведутся на рассказы, которые в последнее время внедряют в сознание молодежи. Но надеюсь, что мои внуки этого не позволят!»

Мадина ЧАГАВА