В ВИХРЕ ЗОЛОТЫХ СОЗВЕЗДИЙ…

Дорогие имена друзей Абхазии

(Окончание. Начало в №№ 122,124)

Большой интерес в этой связи представляет свидетельство народного учителя Фомы Эшба, высказанное в 1891 году: «Преимущественное население обществ: Очемчирского, Илорского и Беслахубского – абхазцы, народ, считающий занятие каким-нибудь ремеслом за стыд. Вот почему среди здешнего туземного населения чрезвычайно мало развита кустарная или ремесленная промышленность». Абхазы, занимаясь сельским хозяйством, брали от земли ровно столько, сколько необходимо для жизни. Они прекрасно сосуществовали с окружавшей их природой, почитая леса и деревья, реки и родники, птиц и зверей. Они прислушивались к шелесту мира, шороху трав. Такому естественному отношению к природе способствовала в немалой степени и «национальная» религия абхазов – язычество, с великолепным пантеоном многочисленных богов... И все же не земледелие и скотоводство и тем более не ремесло, а военное дело и охота, являлись самыми почетными занятиями. Каждая община представляла своего рода военный лагерь и жила вплоть до окончания Кавказской войны на своеобразном «военном положении». Но и в дальнейшем, несмотря на неоднократные репрессии и разоружение абхазского населения после восстаний 1866 и 1877 годов, а также обезоружение всей Бзыбской Абхазии в 1898 году, все домашнее хозяйство их носило как бы подчиненную роль и по-прежнему служило необходимым придатком военного дела. Быт абхазских феодалов и свободных общинников-крестьян был в значительной мере милитаризован. Так, в самом конце XIX века газета «Черноморский вестник» отмечала: «Оторванные от ружья и шашки, абхазцы еще и до сих пор не успели приспособиться к новым условиям существования».

В психологическом плане интересно и такое наблюдение, высказанное в 1902 году: «Абхазцы боялись всего русского, даже шапки и костюма, и учителя, приноравливаясь к вкусу и желаниям абхазцев, надевали туземный костюм и в классе занимались в полном вооружении, имея за поясом кинжал, револьвер и шашку».

О способностях абхазцев в военном деле Стражев пишет: «Войска абхазских царей переходят Сурамские горы, занимают Карталинию, воюют с арабами, вмешиваются во внутренние дела Грузии, изнывающей под арабским игом, льют кровь в династических междоусобицах и распрях. Строительной деятельности этих царей обязаны, между прочим, своим возникновением многие храмы Закавказья и особенно – самые замечательные – Мартвильский при Георгии II, Моквинский и Кумурдский (на берегу Куры) при Леоне II. Нет сомнения, что исконно племенная Абхазия в эту именно эпоху покрылась многими храмами, густую сеть развалин которых мы находим сейчас в стране». Абхазское царство с преимущественным вольным населением в структуре общества резко отличалось от Картли и Тао-Кларджети, где быстро развивался феодализм и шел бурный процесс закрепощения крестьянства. Об авангардной роли и влиянии этой страны на «дальнейшую политическую жизнь в Закавказье Т. А. Меликишвили сообщает: «...Известно, что цари объединенной Грузии именовали себя прежде всего «царями абхазов», а титул «царя картвелов» занимал в их титулатуре лишь второе место; столица Абхазского царства Кутаиси превратилась в столицу объединенной Грузии и оставалась ею в течение более чем целого столетия; отсюда, опираясь в основном на силу того же Абхазского царства, цари объединенной Грузии еще долгое время вели упорную борьбу за сохранение этого объединения...»

В условиях хуторского землевладения пахотные наделы не являлись собственностью всей общины, а находились в посемейной или надворной собственности абхазов. Общими же для всех и открытыми для совместного пользования были только пастбища и леса.

Взаимная экономическая помощь абхазов и моральная поддержка на основе кодекса «аламыс» способствовали атмосфере благополучия и создавали необходимый достаток. Среди абхазов не было ни одного нищего, что свидетельствует в пользу относительной социальной справедливости их общественного устройства...

В произведениях Виктора Стражева отражен и период ожидания перемен в связи с прогремевшей в России Октябрьской революцией. Вот как передал он «напряженность общества, ожидание в Сухуме «красных орд» в октябре 1918 года:

Ночная степь, и ветер от Востока,

От Азии – ее горячий дых.

И синь парчи, где выткан волей Рока

Узорный вихрь созвездий золотых.

Землей колдует сон, глухой, тягучий.

В тиши, далеко, ржанье кобылиц.

И вдруг они – как сердца бред летучий!

Опять они, в огне седых зарниц.

Их орды, там, из чрева дали смутной,

Как саранча, ползут и жрут поля,

И в несыти и в слепоте распутной,

Дыша пустыней, руша, пепеля.

И вновь земля дымится от пожарищ,

И реки багрянеют, как рубин.

И древний бич под новый клич – «Товарищ!»

Вершит судьбу – бывалый властелин!

Они идут, насильники и дети...

О, много раз так было искони!

На черный пир дорогами столетий

Они идут – новители. Они!

Их алый стяг развеян в небе кровью,

И смерть сама вошла в их буйный пляс.

Там, впереди – зареет утро новью,

Там, позади – усталый день угас.

Ночная степь, и ветер от Востока,

От Азии – ее горячий дых.

И синь парчи, где выткан волей Рока

Узорный вихрь созвездий золотых.

Самого поэта-символиста Виктора Стражева, тонко прочувствовавшего сложную и не каждому открывающую свою секреты жизнь в Абхазии нам стоит воспринимать тоже как часть многотрудной истории Абхазии. А чтобы узнать больше – и по истории Абхазии, и о людях, которые связаны с судьбой нашего государства неразрывными узами – творческими, судьбоносными, бесценными узами истинного интереса, правды и любви, надо обратиться к книгам. В частности, к большой работе историка, доктора исторических наук, профессора Станислава Зосимовича Лакоба, замаскированной в формате скромной книжицы «Крылились дни в Сухум-Кале», изданной дважды и тем не менее так и оставшейся библиографической редкостью.

Юлия СОЛОВЬЕВА