ГЕРОЙ АБХАЗИИ ВЛАДИМИР АРШБА. КАКИМ ОН БЫЛ

Память

По счастливой случайности так получилось, что, приступив к выполнению редакционного задания – написать о кавалере ордена Леона и Герое Абхазии Владимире Георгиевиче Аршба – я встретилась с Ириной Никифоровой, приехавшей в эти дни в Сухум из города Бугульмы Республики Татарстан. Ирина – одноклассница Владимира. Приехала не одна, а со своей родной сестрой Еленой, одноклассницей уже Марины Аршба – сестры Владимира. Все они, дети военных, учились в одной из русских школ города Тбилиси, куда попали вместе с родителями. Кстати, отец Ирины и Елены был журналистом – работал корреспондентом газеты «Красная Звезда» по Закавказскому военному округу.

Елена и Марина были старшими. Владимир и Ирина, соответственно, младше них каждый на два года, и они проучились вместе в школе с шестого по девятый классы. Потом сестрам пришлось уехать с папой на Дальний Восток, и какое-то время девочки переписывались с Мариной и Вовой. Но после развала Советского Союза потерялись. И вот некоторое время назад сестры Никифоровы решили поискать своих школьных друзей по интернету. И какая большая радость была найти их. Из какой-то статьи узнали о Марине, долгое время проработавшей начальником Государственной инспекции по строительству и архитектуре РА. Какое было удивление, что Владимир прошел Афганистан, грузино-абхазскую войну, вообще всего шесть различных войн, что он, одноклассник Ирины – Герой Абхазии. Надо же! И какую испытали печаль, узнав, что, увы, он уже ушел из жизни…

Сестры собрались в дорогу, в Сухум.

Марина их встретила, как родных, и их разговорам, воспоминаниям все дни пребывания бывших одноклассниц в Сухуме не было конца, а когда я присоединилась, то все завертелось вокруг имени Владимира. «Каким они его помнят?» – меня интересовал именно этот вопрос.

– За три года совместной учебы в школе я никогда не слышала, что Владимир хочет стать военным, – начала рассказывать Ирина Никифорова. – Но так получилось, что многие выпускники нашей школы поступили в военное училище. И это естественно, ведь они ориентировались на профессию своих отцов. У Владимира отец, Георгий Михайлович Аршба, тоже был военным, поэтому, возможно, он и поступил в Тбилисское высшее Краснознаменное артиллерийское училище, четырехгодичное, и это определило его дальнейшую судьбу.

Что помню? Никаких негативных воспоминаний не оставил. Будущий военный никогда не проявлял агрессии, какая бывает обычно у мальчишек, не был задиристым, наоборот, умел договариваться, занимался миротворчеством. Да, были в классе задиры, были плохо учившиеся – о нем такого не скажешь. Никогда своим поведением не демонстрировал, что его мама, Кима Александровна, работала в той же школе (она была художницей, преподавала черчение и рисование). Наша русская школа была интернациональной, в ней учились абхазы, русские, евреи, татары, грузины, и все в этой школе было строго – заходили в классы, показывая свои дневники и ученические билеты, а если их кто-то забыл, шел за ними обратно домой.

У Владимира не было любимых предметов, всё у него было ровно, одинаково хорошо их знал. И в отношениях с одноклассниками был спокойный, девочек не задирал. Он был галантный, с какой-то врожденной интеллигентностью. Когда ходили в походы, он как истинный джентльмен всегда помогал нести вещи, рюкзаки. Я его больше помню почему-то в голубой водолазке и кудрявым, мы его даже рисовали.

– А у него в детстве была любима книжка – «Путешествия Гулливера», которую читал и перечитывал, – это уже в который раз вступает в разговор Марина Георгиевна Аршба. – Я не хотела, чтобы он стал военным. Из-за того, что он был младше меня, я все время его опекала, всегда крепко держала за руку, чувствовала за него ответственность.

Марина сегодня ходит в черном одеянии. Всего полгода, как любимый и единственный брат ушел из жизни. А еще раньше она потеряла своего сына Диму. Сейчас ухаживает за больной мамой.

– Первая мысль, которая у меня мелькнула после сообщения о том, что Дима умер, была, поверьте мне, как уберечь Вову. Я тогда, после этой ужасной трагедии, поняла, всем телом почувствовала, что смерть – это еще не конец, но от этого легче не стало. Смерть сына и смерть брата – это разные вещи. С сыном сложней, не зря говорят о соединяющей мать с дитя пуповине. Но мне моего брата сегодня очень не хватает. Я всегда старалась Вову оберегать от смертей его друзей – очень был впечатлительный, долго потом страдал. Плюс ко всему у него был диабет, поднималось давление. Когда умер Гиви Агрба, я смогла вывести его из тяжелого состояния. Но когда ушел из жизни работавший с ним охранник Дима Хагба, я была в отъезде и не смогла в том момент стать ему опорой. Вова очень переживал, на прощальном митинге в день похорон начал выступать, но с сердцем стало плохо. А через две недели умер он сам. Почему-то последние полгода я ему часто говорила: «Смотри, чтобы не наступила точка невозврата». А теперь я эти же слова слышу по телевидению часто. Они стали модными что ли.

…Точка невозврата наступила. И этому способствовало немало факторов. В Абхазии знают, кто такой Владимир Георгиевич Аршба, знают о его заслугах. Недавно торжественно отмечали 60-летие со дня его рождения – уже без него. Наша газета «Республика Абхазия» в №54 за 3-4 июня напечатала доклад (приветственное слово), с которым выступил на состоявшемся в Абхазгосфилармонии торжественном собрании Президент Абхазии Рауль Хаджимба. В нем рассказано о многих достижениях и достоинствах Героя Абхазии.

К сожалению, наше общество не всегда может оценивать по-достоинству тех, кто рядом живет и трудится. Почему это так происходит, сложно сказать, здесь, думаю, много причин. Можно вспомнить факты, когда Владимира Аршба или недооценивали, или специально обижали, оговаривали. Нет, он ни на кого не жаловался, не проливал горючих слез, все героически, как и подобает Герою, держал в себе. Но это и приближало, вместе с потерями дорогих друзей, ту самую точку невозврата.

Мы в редакции газеты часто и по случаю вспоминаем Владимира Георгиевича. Почти каждый из нас с ним сталкивался в своей журналистской работе, брал у него интервью, писал о нем. И я не исключение, я с ним познакомилась еще в дни грузино-абхазской войны в Гудауте, помню его ранение в ногу, помню все интервью с ним, которые давались очень легко. Да, и все мы, газетчики, подчеркиваем одну исключительную особенность – его эрудицию как военного специалиста. И, естественно, его интеллигентность, но это мы ставим уже на второй план.

Потому как о воине, министре, стратеге и так далее читателям мы уже много рассказывали, я решила собрать и преподнести какие-то сведения о его человеческих качествах, его характере, которые могут знать в основном только близкие ему люди.

Вот и слушаю я далее рассказ Марины о её брате.

– Мы с Вовой были как один человек, но разделенный пополам. То, чем я не обладала в своем характере, обладал он. И наоборот. Хотя интересы в целом у нас были разные. Я всегда чувствовала его боль и напряжение, особенно когда находился в Афганистане. Было время, когда несколько месяцев не было от него вестей, а мы знали, что там идут жестокие бои. И вдруг в один из дней на пороге появляется мужчина в ватнике. Пригляделась – Вова. Первая мысль: дезертир! куда спрячем? Оказалось, что был ранен, лечился в тыловом госпитале в Средней Азии, а к тому времени, когда выписали, наступила зима. Вот и взял у сторожа телогрейку. Когда он в другой раз приехал, с «грузом 200», и я сказала, что есть возможность не поехать обратно, что я нашла какие-то каналы, он ответил: «Если бы сразу, я бы еще подумал, а сейчас своих ребят не брошу». Я по-женски стала настаивать, мол, зачем эта война тебе нужна, это не наша война… И Вова мне объяснил, чем ситуация в Афганистане грозит Советскому Союзу.

Вова был кадровым офицером, до Афганистана работал в Германии. Еще служил в Дилижане, где познакомился со своей женой Наташей, которая по отцу была армянкой, а по матери русской. Они очень любили друг друга, но и она ушла из жизни – 14 лет тому назад, в возрасте 40 лет. Есть, к счастью, у них сын Миша, окончил Суворовское училище.

А как Вова и Наташа на свадьбе моего сына Димы вместе танцевали! Когда Дима был маленький, я его часто им оставляла. Мы были одной семьей, всегда поддерживали друг друга, у нас были общие деньги.

Кстати, еще до женитьбы, когда у брата появлялась какая-нибудь пассия, он приводил её ко мне и знакомил (я в 21 год вышла замуж и жила тогда отдельно). И подарки от девушек тоже хранил у меня. Расставался с ними так мягко, что они на него не обижались. Не знаю, как ему это удавалось. Родителей стеснялся очень, поэтому, да и по-кавказски это не принято, он их со своими девушками не знакомил и подарки их домой носить не мог. Пока не появилась Наташа.

Когда началась грузино-абхазская война, мы срочно выехали из Тбилиси, где в то время жили, и приехали именно в Гудауту. Там и был назначен Владимир Министром обороны.

Я считаю, что он абсолютно не был готов к интригам послевоенного времени. Я более философски к ним относилась, а он пропускал через себя.

Немало у него осталось афганских друзей, хотя жизнь их раскидала в разные стороны. Костя – в Москве, Тахир – в Краснодаре, он ткуарчалский азербайджанец, Михаил – в Молдавии и т.д.

…По предоставленному мне Мариной телефону я связалась с Михаилом Константиновичем Гафтон, позвонив в Кишинев. А потом по электронной почте послала ему вопросы, на которые, как я и хотела, он ответил. При этом Михаил Константинович писал ответы и присылал их мне в течение трех дней. «Извини, что не все сразу… слишком волнительный материал… честно…», – так он объяснил ситуацию. И я поняла моего респондента из Кишинева. Уверена, поймут его и читатели нашей газеты.

А вот мои вопросы и его ответы на них.

– Какими были ваши первые впечатления при встрече с Владимиром Аршба? Изменились ли они потом?

– В мире людей многое определяет шарм, или, верней сказать, аура того человека, с которым ты знакомишься, – правильная она или перевернутая.

Представьте себе: молодой человек лет 18-ти, воспитанный советским временем, готовый при первом кличе партии и комсомола жертвовать всем ради счастья других людей, попадает в Республику Афганистан. И вот ноябрь 1981года, расположение 1074-го артиллерийского полка 108-й мотострелковой дивизии, взвод разведки. Взвод построен, и перед нами его командир Владимир Георгиевич Аршба, молодой лейтенант, подтянутый, аккуратный. И эта его архиположительная аура, буквально ощущаемая, тебя обволакивает. С первого взгляда, с первого общения я испытал к этому человеку неимоверную тягу. И почему-то был уверен, что этот человек не из общей массы офицеров, он не как некоторые, он – отдельная страница.

При таких далеко не последних положительных эмоциях произошло мое знакомство с Володей, и до 1988 г. он оставался для меня моим глубоко уважаемым командиром – Владимиром Георгиевичем Аршба. Почему до 1988 г.? После я имел счастье еще большее – перейти в категорию его друзей, в категорию близкого человека, в ту категорию, когда с человеком тебя связывает невидимая нить, которая преодолевает пространство где-то на уровне космоса, и ты чувствуешь его присутствие, его сердце. А это, поверьте, дано не каждому, и я считаю, что это дар Божий.

Во Владимире Георгиевиче я постоянно видел эталон многих важных положительных качеств. Это факт, который позднее, на нашем жизненном пути подтверждался на все 100%.

...Учитывая, что мы, новобранцы, прибыли в расположение взвода разведки, Володя начал с нами знакомиться, естественно, по канонам армейского устава, но и где-то по человечески. Я представился: рядовой Гафтон Михаил, разведчик, сказал, откуда призвался.

Запомнился его взгляд, прямой, полный доброты, глубокий. Меня ошеломил вопрос, не связанный абсолютно с боевой обстановкой или с другими каверзами воинской жизни: «Ну как, Миша, живет Молдавия, ты знаешь ведь, что нас с тобою многое связывает. Я родом из Абхазии, и у нас, как и у вас, готовят домашнее вино, и у вас, как и у нас, готовят мамалыгу?»

Было достаточно, чтобы после первых впечатлений визуального характера и поставленного им вопроса я понял: мне с этим человеком будет легко и войну пройти....

Мы знаем из истории Великой Отечественной войны, как многие солдаты закрывали грудью от вражеских пуль своего командира. Но я раньше не мог понять, какой же силой должен обладать солдат, чтобы идти на верную смерть ради командира. Однако сейчас, когда прошли годы, когда опираюсь на двухгодичный опыт войны в Афганистане, я понял: случись такое обстоятельство с Володей, я бы, не задумываясь, отдал жизнь за Володю. И поверьте, это не моя заслуга, это Володина заслуга, и вытекает она из того, как он вел себя с офицерами и солдатами, как он заботился о быте солдат и их защищенности. Но самое главное – он всегда разговаривал с нами, он всегда пытался нам помочь, особенно если чувствовал, что кто-то начинает падать духом. Именно поэтому любой солдат из подчиненного ему взвода, а не только я, был готов отдать за него жизнь...

– Что вы в нем ценили? Какой он был как друг? Какой был в общении? Что сам Владимир ценил в людях, тем более в сложных военных условиях, да и в мирное время?

(Окончание в следующем номере)

Заира ЦВИЖБА