«…ТОСТ ЗА ПОГИБШИХ Я ПОДНИМАЮ МОЛЧА…»

АИААИРА – 25

(Окончание. Начало в № 127)

– В Мартовском наступлении мы вывезли колоссальное количество раненых, обмороженных и просто сильно замёрзших, – добавил он.

По просьбе Владислава Григорьевича Лев Ачба съездил в Ростов к казакам. Они встретились в штабе с атаманом Калединым, разговор был по поводу достигнутых ранее договорённостей. Там Лев познакомился с генералом Чумичёвым, афганцем, стал убеждать его поехать в Абхазию, но тот опасался «влезать во всё это», «грузины, абхазы», он боялся, что узнают в Ростове.

Лев увиделся с Константином Константиновичем Озган, находившимся в Ростове как представитель Ардзинба. Озган подключился к переговорам с генералом Чумичёвым, и вдвоём они уговорили его поехать с ними. Побеседовав с Ардзинба, Чумичёв остался советником и наблюдателем, а заодно осуществлял связь с россиянами, с Чандаровым, а Лев был при нём.

А потом начались бои – Шрома, Каман. У грузин была мощная артиллерия, которую они умело использовали. И Лев Николаевич подключился и работал уже в Эшере, на дачах. Там организовали военно-полевой госпиталь под открытым небом, куда на машинах привозили раненых из Каман по новой проложенной дороге.

– В Шроме было очень тяжёло, – вспоминает Лев Николаевич. – Наступление шло снизу вверх, грузинская артиллерия обстреливала наших и миномётами, и пушками. Раненые поступали с жуткими ранениями. Привезут целый самосвал, 25-30 человек за один раз. Мы, конечно, туда до наступления пришли, поляну почистили, натянули тенты, сколотили столы под носилки, чтобы можно было носилки положить, капельницы поставить, остановить кровотечение, обезболить, жгуты наложить. Гурам Шоуа где мог подкладывал записки, пояснял где что взять, что сделать. Я думал, что Батал Кобахия имеет медицинское образование. Привезли раненых, он мне кричит: «Что делать?». Смотрю, а он ногу держит, а она на лоскуте кожи болтается. Я ему кричу: «Жгут есть?» Он: «Да!» «Ну, так отсекай, ставь зажим». А он: «А как?». Я его матом покрыл, я ведь тоже работаю, раненые кричат, стоны, ад кромешный. А он стоит обалдевший… Я подошёл, ногу отсёк: «Вот так!». А он говорит: «Вообще-то я не медик». «А кто?» «Историк», – отвечает. Вот так-то. Привезли 25 человек, пока мы их обрабатывали, ещё столько же привезли. Вижу – не справляемся. Этих увезли, вторую партию начали обрабатывать: кровотечение надо остановить, обезболить и отправить, но машин уже не хватает, а тут уже третью группу раненых везут. И я начал кричать: «Вертолёт давайте!», да ещё матом, чтобы было убедительнее. Оказывается, это всё журналисты засняли и вечером по телевизору показывают. А моя тёща на кухне возилась, услышала мои маты, и спрашивает: «Лёва пришёл?» Вот такая была история. Конечно, мы много поработали, и эта работа многим тогда сохранила жизнь.

Потом было наступление через нижний Гумистинский мост, отвлекающий манёвр. Тоже было много раненых, но там было помещение – организовали прифронтовой госпиталь на базе амбулатории. Раненых там выводили из шока, оказывали необходимую первую помощь и отправляли дальше. Потом, уже после войны, сидя с друзьями, вспоминали обо всём этом, и, конечно, было приятно услышать от коллег – хирургов из госпиталей, что эти раненые поступали к ним хорошо обработанными, их и правильно перевязывали, и надёжно кровь останавливали, и правильно транспортировали. «А что ещё должны делать полевые госпитали? Кровь остановить, давление поднять, вывести из шока, вовремя и быстро отправить в стационарный госпиталь! – комментирует Лев Николаевич. – Да, без этого погибших было бы больше. А что делать? Когда тебе приносят раненого, он ещё жив, но у него всё лицо разорвано, а я, извините, уролог, я такое никогда не видел, а отправлять его в госпиталь нельзя, он не доедет, и я садился и сшивал, и сопоставлял, и соединял, там, в амбулатории. А сейчас я его вижу, он ходит, разговаривает, ест… Конечно, его потом где-то лечили, оперировали, но сначала я его шил, естественно, не один, а с девочками. Все были на высоте».

Тепло и уважительно вспоминает Лев Николаевич своих коллег. «Гурам Шоуа – он всегда был на передовой. Тот же Кобахия – всегда куда-то мотался, то в бой, то в батальоны. Девчонки, вообще, абсолютно бесстрашные, они все были не военные люди. В основном все были абхазки, и они могли убежать куда-нибудь с батальоном, с группой на передовую. Конечно, женщине на войне не место, однозначно! Но кто знает такую женщину, как Феня Авидзба. Как можно относиться к таким женщинам? Как к Жанне д'Арк, как к богиням, как к сёстрам… Они бесстрашные. Все ведь знают, что иногда наши женщины поднимали ребят в атаку, они шли туда, куда не каждый мужик захочет пойти. Когда «мои» казаки находились здесь зимой, одного ранили, он лежит один и кричит, и к нему поползла девочка-санитарка, и она его вытащила, перевалила через край окопа, обернулась, и в этот момент снайпер выстрелил ей прямо в лоб! Мне об этом казаки рассказывали и плакали. Абхазка девочка, на Восточном фронте. Ну, вот, как после этого относиться к этим женщинам?

А водители машин «скорой помощи»? Особенно на нижнем Гумистинском мосту, на виду у всех, средь ясного дня, вокруг бой идёт жуткий. Если ты солдат – можешь спрятаться за бугорок какой-нибудь, а эти… пальба идёт, а они едут, ползут, мост-то весь в ямах, в разрывах от снарядов, а они едут, залезая на бордюр двумя колёсами, машины как решето… Приезжают – выгружаются, и опять едут на передовую. Я считаю, что эти люди – герои. Какое надо иметь мужество, чтобы так себя держать.

Не мог он не вспомнить и Льва Аргун, организатора госпиталя в Афоне, в монастыре. Там работала бригада гагрских врачей. Туда доставляли самых тяжёлых раненых. Гудаутский госпиталь ассоциируется у него с Шотой Дохаровичем Зухба и Варичем. Там также сутками не выходили из госпиталя. Приезжали и российские врачи – хирурги, анестезиологи.

А как-то в Нижней Эшере, там, где была амбулатория, все ночевали прямо в поезде, стоящем в тоннеле. К утру замёрзли – было очень холодно. Машинист позвал их на завтрак – там была большая столовая, где питались все военные, когда выпадала такая возможность. Если бы они сразу встали и пошли, вряд ли остались бы живы. Но очень устали накануне и вставать было неохота, лень, и эта лень спасла нам жизнь, – сказал Лев Ачба. Туда прилетел самолёт, сбросил полутонную бомбу и улетел. Вагоны в тоннеле аж подпрыгнули. Во дворе образовалась огромная воронка, разворотило полстоловой, погибло три человека.

Во время войны любой врач становился востребованным, независимо от своей специальности. «А были врачи и хирурги, которые сидели дома, близко не подходили к госпиталю, к больнице. Хотя их звали, просили помочь», – с сожалением произносит Лев Николаевич.

Темур Капба вёл общий журнал, куда вносили имена всех раненых. Только один из поездов перевёз не меньше 700 человек, наверное, и второй столько же.

Вот такой герой войны – санитарный поезд.

Людмила ДЖИНДЖАЛ, благотворительный фонд «Абхазия»