«…ТОСТ ЗА ПОГИБШИХ Я ПОДНИМАЮ МОЛЧА…»

АИААИРА – 25

Во имя тех, кого уж нет

И тех, кто есть,

И тех, кто будет потом

Прошло уже двадцать пять лет, но и сегодня воспоминания о войне болью отзываются в сердцах. Я чувствовала эту боль в течение всей нашей беседы.

Лёва Ачба – активный участник национально-освободительного движения, член Народного форума Абхазии «Аидгылара». Лев Николаевич Ачба – врач-уролог.

Лев Николаевич Ачба – ветеран Отечественной войны народа Абхазии, кавалер ордена Леона.

Это всё один и тот же человек. Конечно, он не мог остаться в стороне, когда на нашу землю пришла беда.

Перед самой войной, месяца за два, Лёва Ачба и Николай Джонуа (редактор газеты НФА «Единение») тайно поехали в Сочи. Никто не знал, кроме Сергея Шамба. Там, в санатории «Восход», состоялась встреча с атаманом Первой Донской казачьей сотни Михаилом Волковым. Была достигнута договорённость, что казаки будут с нами, если в Абхазии что-нибудь начнётся. Это та самая сотня, которая вместе с нашими воинами участвовала в освобождении Гагры.

Мы все хорошо помним, что творилось первые день-два, когда началась война – все бегали, и Лёва в том числе, в поисках оружия. То в часть на Ачадаре (8-й полк), потом вниз в Эшеру, в Приморское… Потом он оказался на Гумисте, буквально на несколько часов, это когда наши заняли мост. Потом в Гудауте, в больнице, когда ещё не был сформирован госпиталь.

В 20-х числах августа в кратковременной беседе с Сергеем Шамба Лёва напомнил ему, что была ведь договорённость с казаками. Кабардинцы и чеченцы пришли, а казаков всё нет. Сергей поручил ему поехать и узнать, почему задержка. Под видом представителя Красного Креста Лёва поехал в Адлер – его миссия состояла в том, чтобы договориться с казаками о помощи. Для нас было очень важно, чтобы рядом с нами были и представители русского народа. Он их нашёл, обо всём договорился, потом надо было их как-то переправить на нашу сторону. Тогда между Сочи и Абхазией курсировали катера. Вместе с атаманом и тремя представителями сотни приехали в Гудауту, где, встретившись с Владиславом Григорьевичем Ардзинба, обсудили все моменты. Потом Лёва переправлял казаков к нам (их не пропускали, там были проблемы с КГБ), пришлось их катерами отправлять. Так в Абхазии оказалась Первая Донская казачья сотня.

– Был такой атаман Виктор Ратиев, – рассказывает Лев Николаевич, – он дал «добро» и сказал, что «возьмёт 700 человек и ударит прямо отсюда, из-за Псоу», и я его ждал, но так и не дождался. Ну, да Бог с ним! Мы освободили Гагру, дошли до границы на Псоу, как раз на тех кадрах, которые в военной хронике показывают, мы с казаками возле милиции.

– А к медикам я пришёл поздно, – продолжает он свой рассказ, – уже когда Гагру освободили, в первых числах октября, после того как я выполнил свою миссию с казаками. Потом поехал в Гудауту, в госпиталь. Там уже была налажена работа. После освобождения Гагры сильных боёв не было, я посмотрел и пошёл в окопы к казакам на Гумисту и остался с ними на передовой».

Это была Вторая Донская казачья сотня, где атаманом был Юрий Блинов. Их сменил армянский батальон, и Лев Николаевич вместе с сотней вернулся на базу, в Гудауту. Там его и нашёл Валерий Айба: «Какое твоё дело с казаками сидеть, ты должен медициной заниматься!»

Наступил ноябрь. Ещё находясь на передовой, Лев Николаевич видел, как раненых перевозили «на перекладных». Не хватало машин «скорой помощи», нечем было доставлять раненых. Когда раненого везли на легковушке, туда, в эту машину, ещё 4-5 «сопровождающих» садилось, чуть ли не на раненого, и его довозили в ужасном состоянии.

Думали, обговаривали, что и как лучше сделать. В конце ноября приехал Анатолий Пилия, военный врач с большим опытом. Зашёл буквально на полчаса и подсказал мысль: «А почему бы не доставлять раненых железнодорожным путём». Сначала это показалось Льву Николаевичу нереальным, но идея плотно засела в голове. Он проехал по железной дороге весь путь, посоветовался с другими людьми, говорил с Львом Заабетовичем Аргун – начальником Новоафонского госпиталя (организатор конно-спасательных бригад и специальных носилок-гамаков, приспособленных к перевозке раненых на лошадях). Ему эта мысль тоже понравилась.

Из воспоминаний Л. Аргун: «Ачба Лева приехал как-то ко мне, спросил: «Вы не думали о железной дороге?» Я сказал, что через 10 минут выезжаем для обсуждения. Было подготовлено два состава, они очень помогли. Это было в декабре. Конечно же, и этот путь был небезопасен».

Предстояло всё согласовать с железнодорожниками. Сосналиев издал указ, чтобы им оказали содействие в подготовке двух составов. Выбирали и электровозы, и тепловозы (на тот случай, если не будет света), их поставили по краям, а в середину товарные вагоны – «теплушки». Пассажирские, купейные вагоны не подошли – туда невозможно внести носилки с ранеными и очень трудно проветривать, а в товарном вагоне-«теплушке» широкие двери, что давало возможность быстро погрузить раненых. Вагоны выдраили, вычистили, оборудовали: сделали поручни под носилки, над каждыми носилками – штативы под капельницу. Состав был готов к Новому году. Мороз был сильный, на вагонах висели сосульки.

Составы стояли в Новом Афоне, между тоннелями, на Псырцхе, чтобы не пострадали во время бомбёжки. Для команд обоих составов в монастыре выделили помещения, где они могли отдохнуть. Как только поступала команда, составы приводились в боевую готовность: один состав вставал в Новом Афоне, другой уходил на Гумисту и вставал в начале тоннеля, чтобы обезопасить себя от бомбёжек. Загружали раненых по степени тяжести ранений. В первый раз это всё опробовали в Январском наступлении, было очень холодно, зима была на редкость снежная и морозная.

Оба состава были укомплектованы профессиональными врачами и медсёстрами с опытом работы в операционной и реанимации.

Лев Николаевич помнит оба сменных состава по именам. Он показывает фотографию: «Это Гунда Джения, но все её звали Ляля, врач по образованию, Света Гумба, Мадина Джения, Жанна Квициния, Асида Квициния, дядя Ваня, машинист, Марина Агрба, во втором составе ездил Темур Капба, сын Энвера Капба, он врач, Фаина Матуа, Лариса Пилия, Карина Степанян, Лиана Шамба. Все отлично справлялись со своими обязанностями.

– В Январском наступлении был один рейс, когда было очень много раненых и обмороженных замёрзших людей, – продолжал своё повествование Лев Николаевич. Некоторые уже ни на что не реагировали, не могли ни двигаться, ни говорить. Мы сначала тяжелораненых грузили, потом остальных, в проходах, в общем, куда могли. Уже места не было, а люди ещё оставались.

У нас на «КамАЗах» были установлены тепловые пушки, я очень долго с ними провозился, убрал с них всю электронику, свечи, потом смачивал эфиром ватку, пинцетом просовывал внутрь и поджигал, и прекрасно эта пушка работала. Мы этих раненых туда и загрузили, а тишина стояла гробовая, они даже разговаривать не могли. Я медсёстрам сказал: «Дайте им чаю, пушки подключите, делайте что-нибудь!»

Самых тяжёлых мы выгружали в Новом Афоне, а тех, кто полегче, везли до Гудауты. Как только мы выгружались в Афоне, второй состав выдвигался на передовую. Когда мы возвращались из Гудауты, второй состав с передовой разгружался в Афоне и отправлялся в Гудауту, а мы шли на передовую. И вот так мы челноками сновали туда-сюда. По мере того как мы удалялись от передовой, а ехать при хорошей скорости минут 35, пушка грела, и замёрзшие ребята начинали оживать, смеяться, к Гудауте подъезжали уже весёлые. Но вообще было страшно. Эти ребята были уже такие родные. И когда сейчас поднимают тост за погибших, я поднимаю молча, вспоминая одного парня. До сих пор без слёз не могу вспоминать этот случай. Его в последний момент закинули в вагон, ранение было в грудь от пули 5,45, по-моему. Я осмотрел, послушал, а правое лёгкое не дышит, пуля вошла, а назад не вышла, не навылет, у нас тогда не было дренажа, чтобы выпустить кровь. Пуля, видно, там крутилась. Я дяде Ване машинисту говорю: «Хреново дело, гони как только можешь!». Он и погнал, нёсся так, что наши раненые начали вываливаться из носилок, мы их привязали жгутами к носилкам, девчонкам приказал лечь сверху и так держать. Парню этому дышать было всё труднее, он задыхался. Я тогда лёг под него, чтобы он оставался в положении сидя. Он ещё разговаривал, но одышка его замучила. И он меня спрашивает: «Я умру?» Я ему отвечаю: «Нет! Ты что, держись!» А парень молодой, симпатичный, я не знаю ни как его зовут, ни его фамилии, знаю только, что он с Бзыби. Он мне говорит: «Знаете, доктор. У меня сын родился, а я его ещё не видел». А я ему: «Да ты что! Ещё увидишь сына, сейчас долетим». Поезд остановился, двери открыли, и он у меня на руках умер. Я тогда чуть с ума не сошёл, как будто это меня в грудь ранило, этот его разговор про сына… Долго не мог отойти. Вот такая история!

(Окончание в следующем номере)

Людмила ДЖИНДЖАЛ, благотворительный фонд «Абхазия»